Подарили на днях чашку с курком. Спасибо, говорю, смешно. Да и понятно: так же как пубертатный школьник смеется над словом «пукнуть» - любой современный дизайнер проходит стадию литературных каламбуров предметного дизайна и совмещает пепельницу с чашкой, чайник со свитером, а «Калашников» с абажуром... Получаются вполне «смешные штуки». Они хорошо продаются, эффектно дарятся и в целом, это «модно» и «стильно». Вспоминаю, что раньше слово «как бы» заменяло коммуникативную беспомощность...; позже, вместе с политкорректностью и западным институтом вежливости, появилось политкорректное словосочетание «сложный человек». Очевидно, это чтобы не говорить - «да сволочь он!». Некоторые люди ещё позёвывают, когда не знают что сказать, а молчать вроде бы неловко. Зевок в общении - это стратегический маневр, во время которого можно стремительно продумать, о чем бы еще поговорить, или ненавязчиво оглядеть ваш экстерьер, в поисках, за что бы зацепиться мысли.
«Смешное»…
Но от коммуникативной беспомощности, вернемся к беспомощности дизайнерской, когда ни жанр, ни векторное состояние объекта не определены. И, вот они — те же «как бы», та же «жвачка» во рту, сигарета или сумка в руках, скрывающие нашу неловкость…, только зашифрованные в вещах, глядя на которые мы снова говорим «смешно» и «штука».
Понятно, что шанс хоть как-то за что-нибудь зацепиться той самой долгожданной мысли — невелик: в современных информационных потоках не так-то просто «зацепиться» — сметут. Напротив, задача выжить бы, забившись в щель, угол, под плинтус или паркет… Одним словом, лишний раз не вылезать и не высовываться — в целях самосохранения. И действительно, на сверхскоростях и сверхобъемах потребления сбиваются не только прицелы и каблуки, но и — с толку — последние головы. В чрезмерном и избыточном трудно нащупать норму и сохранить систему координат. Мы робеем, теряем оптику, и, как следствие, не можем откалибровать объект. Причинно-следственные и предметно-объектные, связи и отношения сползают в общее пространство ленты Мебиуса, где задачи высокого искусства свалены в едином грехе с социальными задачами. «Смешно», снова говорим мы, забывая, что бывают еще и другие состояния, даже в обществе, активно играющем в политкорректность.
Понятно, что стоит различать «искусство» и «искусство», различать аудиторию. Но с дизайнерами, на мой взгляд, произошла «смешная штука»: они прошли путь от Золушки, усердно и неблагодарно ваяющей свои работы вручную, до «корпорации монстров», сменившей острое чувство дефицита всего на ленивую всеядность.
Плохой, третьесортный дизайн (рифмующийся в нашей истории с лозунгом «третий сорт — не брак»), становится данностью, неизменной, и, более того, постоянной величиной — в силу удачной трансформации стереотипа о том, что в России дизайна мало априори. И он, дизайн, становится заменителем слишком привычной жвачки, сигарет, дорогущей сумки и других предметов недавнего статуса «новых русских».
«DE+sign» со всеми остановками
Слово «DE-sign» буквально переводится как расшифровка, раскодирование, считывание и даже разоблачение знака. И в этом смысле, мои скромные рассуждения на тему «скрытого» и «зашифрованного» в штуках — «в кассу». Слишком часто оказывается, что помимо неловкостей вроде «зевка», в бессодержательных «смешных штуках» часто закодирована циничная и бесцеремонная «пощечина общественному вкусу, китчевание искусства и культуры.
Читаю блоги, хожу по интернет-магазинам, регулярным ярмаркам-барахолкам и вижу, что «смешными штуками» увлечены все и тотально. Их продают и покупают. Жизнь бьет ключом сразу в двух направлениях и по голове, и по известной схеме «товар-деньги-товар». Нынешний «голод» на «смешные штуки» сравним с пандемией. Точно так же 20 лет назад в Измайлово или на Арбате «мелИ» все подряд без разбору. … Откуда эта вспышка отчаянного хэндмэйда в эпоху продвинутого и развивающегося дизайна?
Может быть, причина — в кризисе, снова обратившем нас к регулируемым ценам на все? Но даже если рынок дизайна готовит отходные пути, зачем поддерживать этот бунт псевдокачества? Все-таки, уже не 80-е, мы не только ездим сами, к нам ездят тоже. Доступны любые книги, журналы, выставки, магазины… Да и Интернет, в конце концов, на что? Всё «в открытом доступе» да еще с «доставкой на дом». Сиди дома, в сети и смотри на мир вещей и их суть. Зри в корень, да осторожно — прошла эпоха полного и тотального воровства. Сегодня прекрасно известны все имена и работы. Посещаемость дизайнерских сайтов доходит до 10 000 в день… И за любой «придумкой» и «креативом» все ходы записаны.
И вот, очередная барахолка. «Штуки» вроде бы разные, но, как ни крути, как ни верти — из одного инкубатора. И пусть даже пробка для ванны «мина» из цепи, гвоздей, и деревянного шара, с наценкой в 20 раз, маркирует наше кризисное время. Но мало, кого беспокоит то, что ее в руках держать противно. Более того, мы так устроены, что каждый думает: «это только мне показалось; и остальные, наверное, лишены этой тактильной паранойи». В общей куче — валенки со стразами и офисные снежки, елка-вантуз под лэйблами уважаемых дизайнеров. Может быть, успокаиваю себя, все это, как результат «брейнсторминга», и неплохо. Но покой-то наступает обычно после шторма…
Или взять войлочные бусы. Видела где-то на etsy.com пару экземпляров очень красивых, с любопытными орнаментами из проволоки на бусинах и с хорошей гарнитурой. Элегантны и изящны. Но на прилавках повсеместно лежит то, что лет 12 назад мы сами делали из колготок, кружев, лайки от старых перчаток… Мне усердно объясняют, что эти бусы из коллекционных кружев и винтажных тканей… Удачно придумано. А вот и обложки на паспорт из винила и всякий прочий трэш из разряда китайских поделок-подделок…
Ну ладно, Бог с ними, с рынками, развалами, ярмарками, барахолками. Но ведь и магазины, и галереи с именем, на которые «рассчитываешь и надеешься», в целом наводнены теми же каламбурами, и часто, такого же плохого качества.
По понятиям…
Почему наличие войлочных бус, сумок из лоскутов, браслетов из вилок, фонтанов, фресок и каминов…, и, пожалуйста, не забудьте кумира и флагмана этого движения — «садового гнома» в окружении русалок и грибов, дает право их «авторам», производителям, хозяевам и иногда даже торговцам… называться дизайнерами? — Потому, что в дизайне и особенно, в DE+SIGN’е есть магия и очарование трансформации. Эффект Буратино — смотрите: было бревно, а «теперь мальчик»! Почему-то на уровне коллективного бессознательного мы вкладываем в дизайн что-то особенное, какую-то супер идею. Получается, что мы сами развили и культивировали в дизайнерах комплекс «шестого дня творения», а какова свита, таков и король. Но эти трансформации оказались невысокого пошиба, ибо мы возвели в ранг дизайнеров обычных коммивояжеров и продавцов колониального товара, тех самых «смешных штук», которые заполонили мир с тех пор, как производство стало массовым. Да, дизайнеры открыли нам мир иной шрифтовой среды, погрузили нас в новый для нас вещный мир… — штопоры и унитазы, упаковки и фантики, лампы, кровати, обложки и каблуки — не устоять!! Но и как настоящие первооткрыватели, они открыли разницу. Только на фоне «смешных штук» можно увидеть что-то иное.
Именно этому была посвящена выставка «Super Normal», придуманная Наото Фукасавой (Naoto Fukasawa) и Яспером Моррисоном (Jasper Morrison), где были представлены простые и всем известные вещи, незаметно и безымянно составляющие дизайн нашей повседневности. Заходя туда, каждый понимал, что хороший дизайн — это тот, в котором удобно и комфортно, и главное достоинство которого — простая функциональность. Само название выставки, составленное из двух слов «супер» и «нормальное» очерчивало понятие нормы и ее совершенства. Так значит, усовершенствованная норма и есть хороший дизайн? Меняются материалы, скорости, уровень притязаний и задач, меняется техносфера, следом за ней — идеология. И норма в каждой культурной парадигме оказывается своя, она меняется вместе с парадигмой, культурным слоем, но остается эталоном. Получается, что дизайнеры призваны всего лишь создать и обслужить синхронный им культурный слой — всю его атрибутику — с ее нормой и бесконечным процессом усовершенствования этой нормы. А вот результаты этой борьбы — за норму, за планку и совершенство мы и видим на прилавках, в интерьерах..., в любом окружающем нас пространстве.
Фукасава и Моррисон хотели лишь поменять оптику на привычный нам мир, буквально «открыть глаза» на вещи, с которыми и в которых мы живем. На их смысл.
Характерно, что сразу после «Super Normal» в Москве прошла выставка «Ничего особенного» (Omami, 2008) в рамках фестиваля дизайна «Design Act» на Винзаводе. Публике продемонстрировали скрепки, кнопки, стулья, листочки post it, бутылки, штопоры и прочие именные и запатентованные образцы хорошего дизайна, с которыми все мы прекрасно знакомы.
В потоке, в котором трудно «зацепиться», мы предпочитаем то совершенство, которые оказывается гениальной простотой. И вот тут-то мы понимаем, что самое простое и есть самое сложное. Что найти простое решение чрезвычайно тяжело. Мы стараемся выбирать простые пути и решения, упрощаем интерфейсы и «пути объезда». Не только предметы быта, но даже еда отражают сегодня эту тенденцию. От сложносочиненных блюд люди вернулись к продукту и его реальному, природному вкусу.
Инстинкт самосохранения диктует нам принципы простоты во всем и везде. Но минимализм в дизайне еще слишком далек от минимализма потребления.
Сам Наото Фукасава в одноименной выставке книге объясняется: «когда я искренен и правдив в своих чувствах, вот тогда моя норма (=нормальность) совершенна». Работая с магазином Muji, он стремился к высшей степени экологичности, которая, по его убеждению, состоит не только в материале, из которого сделана табуретка или рубашка; но в том, почему ты ее не выкинешь до тех пор, пока она (или ты) не истлеет (-ешь) до пыли.
Есть вещи, которые не уезжают на свалки. Смысл и значение, заложенные в них, делают их если не вечными, то многоразовыми. Вещи приходят и остаются, «смешные штуки» — транзитные пассажиры, кочевники с одноразовым билетом в один конец. И здесь, кстати, совсем не важно — из чего сделаны Вещи и Штуки — из синхронного нам пластика, полимеров, других чудодейственно переработанных волокон, рассчитанных на короткую жизнь, или из материалов, рассчитанных на долгое бытие. Например, пластиковый стаканчик — функционально одноразовый, но он из серии Вещей, а не Штук. Он не смешон, а суть и идея, заложенные в нем, — многоразовые. Это не объект, который появился и исчез с горизонта. Вместе с развитием техносферы меняется материал, из которого этот стаканчик делают, и он становится экологичнее, занимая достойное место на полках магазинов уровня Muji или Droog.
Захожу в небольшую винтажную галерею. Тут же — кафе, в углу — семинар. Профессор из Гонконга вертит в руках какие-то листы… Нет, не бумажные, банановые. Рассказывает о традициях упаковки. Лихо закручивает в лист щепотку чая. Тут же берет рисовую бумагу — пара ловких движений — и в изящном кульке — другой чай. Конечно, это одноразовое, точечное, адресное послание. Люди выпьют чай и выкинут упаковку. Но смысл и суть этой формы подачи чая — вечен. И также традиционны и вечны эти невероятные изобретательные кулечки, которые крутят мастера из поколения в поколение. И в этом — многоразовость и, не постесняюсь, вечность таких вещей и их дизайна. Ведь через организацию пространства, дизайн сообщает и про устройство жизни.
Вернусь к профессору — он показывает слайды. Ночной Гонконг. Шрифтовая среда, архитектура, подсветка дома, композиция витрины — все завязано друг на друге. Продумана каждая мелочь. Таков и южноголландский город Эйндховен, где проходит выставка. Здесь даже вокзал построен в форме приемника Филипс. В этом городе он жил и здесь его чтят. Даже через такую аллегорию и «вещную» = вечную метафору.
Почему только где-то там люди думают о связи времен? О прошлом и будущем. О том, как дать новую жизнь старым вещам… И сделать новые вещи такими, чтобы они сохранили идею своей и нашей жизни для потомков. Ведь вещь с историей a priori богаче и ярче вещи без истории.
… Хотя наши «смешные штуки» более чем могут рассказать о нас сегодняшних, и не только рассказать, но и поставить точный диагноз.
Слушая профессора, разглядываю крючок-лебедку над окном узкого голландского фасада. И ведь в этой стране люди до сих пор живут в домах, где когда-то жили Брейгель и Босх, Вермейер и Ван Гог… И революции, и войны, пожары и бомбежки, массовые переселения и эмиграции не уничтожили вещную и материальную культуру в такой степени как у нас… Здесь нет дефицита красивых вещей, но хороший дизайн в цене. Красота и качество. А крючок нужен для того, чтобы поднять эту красоту и качество в окна, и не ломать материальную культуру, отбивая углы Вещей, в попытке их просунуть по узким, как трапы, лестницам домов.
А судьи кто?
У нас дизайн по-прежнему рассматривается не как искусство, сочетающее пользу и наслаждение, а как забавный каламбур формы и содержания со ссылкой на предыдущих авторов и т.д. Отсюда и генерация «смешных штук». Дизайн стал близок развлечению. И, тем не менее, феномены вроде писсуара, переосмысленного Марселем Дюшаном, по-прежнему изучаются в школах истории искусств, а флакон одеколона «Северный» Казимира Малевича или упаковка Chupa-Chups Сальвадора Дали логично воспринимаются, как событийный ряд в истории дизайна.
Тем более что наша культурная парадигма подразумевает, что мы предкам и потомкам доверяем гораздо больше, чем себе. У нас всё качественное и красивое должно быть проверено временем. Если до нас дожило — значит, Вещь, а про синхронные нам вещи мы говорим «время покажет». «Прекрасное» мы видим лишь со штампом «проверено временем», точнее, его «авторитетом», или «временем в законе». И любое понимание многоразовости объекта, зависит от испытания временем просто, чтобы была возможность измерить частоту использования в единицу времени.
Но еще важно то, как предметы продолжают бытовать в мире… Например, скрепки или карандаши — настоящие результаты дизайнерской мысли. И вот вопрос: где я найду хоть одного человека, который отдавал бы себе в этом отчет, и может быть, знал, что за люди придумали эти два предмета, без которых не обходится ни один дом на земле, и на один день в календаре? Они заполнили время и пространство. Причем, буквально заполнили.
Мало кто знает, что венский стул — до сих пор дорогая вещь, и всегда будет таковой. Даже заходя офис крупной девелоперской компании, я вижу мебель Ле Корбюзье, которая, к слову, до сих пор производится в Китае и, что ужасно, фактически безымянная продается по всему миру. Никто их сотрудников, даже не предполагает, кто автор диванов, на которых они коротают офисные часы…
Трюизм — мы окружены вещами, предметами и штуками.
Какие-то милее нашему сердцу, иные — не очень. Иногда нас притягивают те, которые нам напоминают о чем-то, например, о том, что было у бабушки дома. Мы видим что-то новое в сто раз увиденном старом… Бывает еще по-другому, когда из года в год мы покупаем одно и то же. Нет, не потому что это наш стиль. И так нащупывая вещь, точно не попадая в ее Смысл, у нас собираются коллекции. Мы начинаем собирать птичек, слоников, спички… В поисках чего-то смутного… Тут же происходит обратный процесс. Количество искомой, желанной Вещи достигает критической массы и размывает первоначальный образ Объекта. И, вдруг, однажды встретив Образ, мы испытываем благодарность к автору за угадывание нашего желания. За созвучие и узнаваемость. Ведь технологии узнавания в дизайне, музыке, театре и кино абсолютно одинаковы.
Одинаковы и принципы работы памяти, чьей основной функцией является не только запоминание, но и забвение. А здесь я, пожалуй, выступлю противоречивой фигурой. С одной стороны, как мы и говорили выше, в дизайне «все ходы записаны». Но с другой, как быть с псевдомнезией? Помните у Блока «над всем своим всегда кавычки»? Он уже не понимал где «его» слова, а где НЕ его. С каждым из нас случалось, что мы не помним — это нам мама рассказывала, или мы сами помним? Или мы помним это только потому, что видели фотографию? А еще эту фотографию нам откомментировали взрослые? Сами мы помним? Или это recycled, переработанная чужая информация?
Когда мы смотрим, носим, покупаем, окружаем себя «смешными штуками», мы ничего кроме них самих воспроизвести и не сможем. И не сможем захотеть ничего другого, если мы ничего другого и не видели — откуда?
Говоря о «записанных ходах» и о коде узнавания, наша память сопоставляет когда-то виденное нами (у бабушки на комоде, у друзей дома, в журналах, понравившемся кино — не важно, где, важно только, что это происходит в контексте позитивно окрашенного бытия) с тем, что мы видим сейчас на прилавке, и подталкивает нас к приобретению. Когда мы «творим», «креативим» — наша мысль судорожно и торопливо бегает по нашему сознанию, срабатывает эффект псевдомнезии, мы хватаемся за первую попавшуюся идею, которая, конечно же, принадлежит не нам, а потом нас обвиняют в плагиате. Но мы-то не виноваты — мы «сами» это придумали! Просто, положа руку на сердце, мы долго не думали, а взяли то, что лежало на поверхности. А на поверхности часто лежат случайные вещи, да и просто хлам. Поэтому и напарываешься на обломки жанра и невыдержанность стиля, когда рядом с прекрасной мебелью Рей и Чарльза Имсов (Ray и Charles Eames), Марселя Брейера или Вернера Пантона обнаруживаются полки из уродливого ДСП и сомнительный столик из стекла, заставленный «смешными штуками»…
Но самое «смешное» во всем этом — это то, что красивейшая инновационная в свое время мебель у нас становится в один ряд с войлочными бусами и объединяется знаменателем «дизайн». Так что, получается, что мы по-прежнему невольно предпочитаем «смешные штуки»: чашку с курками или с мистером Пи, и почти никто не посмотрит на стаканы с ручками от разбитых чашек или дизайнерскую лампу 40-х, и уж тем более 60-х годов…
Однако, говоря о псевдомнезии и заимствованиях, справедливости ради надо сказать, что человек с первого дня учится, подражая. Ходить, говорить, держать спину, одеваться… Поэтому мы и стремимся отдать ребенка в хорошую школу, чтобы он «взрослел в правильной» среде, заводил друзей общего круга, чтобы подражания и заимствования имели общий код узнавания. И, чтобы он видел Вещь на фоне Штук…
Иду по узкому переулку, на террасе кафе, сидя на Тонетовских стульях разговаривает пара. На них классические синие джинсы, на столе визитница Muji и книга, в которой замечаю закладку из МОМАstore с мотивами витражей Франка Ллойда Райта. «Ве-е-ещь» — проносится в моей голове с каким-то неподдельным ребяческим восторгом.
— Тонкая штука, — доносится с террасы обрывок разговора.
— Штука? — думаю я.
Оглядываюсь. Да, однако, тонкие вещи — эти Вещи…
Но и тонкие штуки, эти Штуки.
куратор отдела D-exhibition проекта Design Act, Москва
Комментарий
Новое сообщение